Маргарита vs Воланд
|
« Назад 15.03.2024 18:45 Раунд 1. Никогда ничего не просите Раунд 2. Маргарита отвечает Волонду стихами?! Раунд 3. Короткое перемирие, когда никто ничего из себя не изображает Раунд 1. Никогда ничего не просите Веселый ужин продолжался. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами распространялось сухое, душистое тепло от камина. Наевшуюся Маргариту охватило чувство блаженства. Она глядела, как сизые кольца от сигары Азазелло уплывали в камин и как кот ловит их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, хотя и было, по ее расчетам, уже поздно. Судя по всему, время подходило к шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала: — Пожалуй, мне пора... Поздно. — Куда же вы спешите? — спросил Воланд вежливо, но суховато. Остальные промолчали, делая вид, что увлечены сигарными дымными кольцами. — Да, пора, — совсем смутившись от этого, повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Ее нагота вдруг стала стеснять ее. Она поднялась из-за стола. Воланд молча снял с кровати свой вытертый и засаленный халат, а Коровьев набросил его Маргарите на плечи. — Благодарю вас, мессир, — чуть слышно сказала Маргарита и вопросительно поглядела на Воланда. Тот в ответ улыбнулся ей вежливо и равнодушно. Черная тоска как-то сразу подкатила к сердцу Маргариты. Она почувствовала себя обманутой. Никакой награды за все ее услуги на балу никто, по-видимому, ей не собирался предлагать, как никто ее и не удерживал. А между тем ей совершенно ясно было, что идти ей отсюда больше некуда. Мимолетная мысль о том, что придется вернуться в особняк, вызвала в ней внутренний взрыв отчаяния. Попросить, что ли, самой, как искушающе советовал Азазелло в Александровском саду? «Нет, ни за что», — сказала она себе. — Всего хорошего, мессир, — произнесла она вслух, а сама подумала: «Только бы выбраться отсюда, а там уж я дойду до реки и утоплюсь». — Сядьте-ка, — вдруг повелительно сказал Воланд. Маргарита изменилась в лице и села. — Может быть, что-нибудь хотите сказать на прощанье? — Нет, ничего, мессир, — с гордостью ответила Маргарита, — кроме того, что если я еще нужна вам, то я готова охотно исполнить все, что вам будет угодно. Я ничуть не устала и очень веселилась на балу. Так что, если бы он и продолжался еще, я охотно предоставила бы мое колено для того, чтобы к нему прикладывались тысячи висельников и убийц, — Маргарита глядела на Воланда, как сквозь пелену, глаза ее наполнялись слезами. — Верно! Вы совершенно правы! — гулко и страшно прокричал Воланд. — Так и надо! — Так и надо! — как эхо, повторила свита Воланда. — Мы вас испытывали, — продолжал Воланд, — никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут! Садитесь, гордая женщина! — Воланд сорвал тяжелый халат с Маргариты, и опять она оказалась сидящей рядом с ним на постели. — Итак, Марго, — продолжал Воланд, смягчая свой голос, — чего вы хотите за то, что сегодня вы были у меня хозяйкой? Чего желаете за то, что провели этот бал нагой? Во что цените ваше колено? Каковы убытки от моих гостей, которых вы сейчас наименовали висельниками? Говорите! И теперь уж говорите без стеснения: ибо предложил я. Сердце Маргариты застучало, она тяжело вздохнула, стала соображать что-то. — Ну, что же, смелее! — поощрял Воланд. — Будите свою фантазию, пришпоривайте ее! Уж одно присутствие при сцене убийства этого отпетого негодяя-барона стоит того, чтобы человека наградили, в особенности если этот человек — женщина. Ну-с? Дух перехватило у Маргариты, и она уж хотела выговорить заветные и приготовленные в душе слова, как вдруг побледнела, раскрыла рот и вытаращила глаза. «Фрида! Фрида! Фрида! — прокричал ей в уши чей-то назойливый, молящий голос. — Меня зовут Фрида!» — и Маргарита, спотыкаясь на словах, заговорила: — Так я, стало быть, могу попросить об одной вещи? — Потребовать, потребовать, моя донна, — отвечал Воланд, понимающе улыбаясь, — потребовать одной вещи! Ах, как ловко и отчетливо Воланд подчеркнул, повторяя слова самой Маргариты — «одной вещи»! Маргарита вздохнула еще раз и сказала: — Я хочу, чтобы Фриде перестали подавать тот платок, которым она удушила своего ребенка. Кот возвел глаза к небу и шумно вздохнул, но ничего не сказал, очевидно, помня накрученное на балу ухо. — Ввиду того, — заговорил Воланд, усмехнувшись, — что возможность получения вами взятки от этой дуры Фриды совершенно, конечно, исключена — ведь это было бы несовместимо с вашим королевским достоинством, — я уж не знаю, что и делать. Остается, пожалуй, одно — обзавестись тряпками и заткнуть ими все щели моей спальни! — Вы о чем говорите, мессир? — изумилась Маргарита, выслушав эти действительно непонятные слова. — Совершенно с вами согласен, мессир, — вмешался в разговор кот, — именно тряпками, — и в раздражении кот стукнул лапой по столу. — Я о милосердии говорю, — объяснил свои слова Воланд, не спуская с Маргариты огненного глаза. — Иногда совершенно неожиданно и коварно оно проникает в самые узенькие щелки. Вот я и говорю о тряпках. — И я о том же говорю! — воскликнул кот и на всякий случай отклонился от Маргариты, прикрыв вымазанными в розовом креме лапами свои острые уши. — Пошел вон, — сказал ему Воланд. — Я еще кофе не пил, — ответил кот, — как же это я уйду? Неужели, мессир, в праздничную ночь гостей за столом разделяют на два сорта? Одни — первой, а другие, как выражался этот грустный скупердяй-буфетчик, второй свежести? — Молчи, — приказал ему Воланд и, обратившись к Маргарите, спросил: — Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек? — Нет, — с силой ответила Маргарита, — я знаю, что с вами можно разговаривать только откровенно, и откровенно вам скажу: я легкомысленный человек. Я попросила вас за Фриду только потому, что имела неосторожность подать ей твердую надежду. Она ждет, мессир, она верит в мою мощь. И если она останется обманутой, я попаду в ужасное положение. Я не буду иметь покоя всю жизнь. Ничего не поделаешь! Так уж вышло. — А, — сказал Воланд, — это понятно. — Так вы сделаете это? — тихо спросила Маргарита. — Ни в коем случае, — ответил Воланд, — дело в том, дорогая королева, что тут произошла маленькая путаница. Каждое ведомство должно заниматься своими делами. Не спорю, наши возможности довольно велики, они гораздо больше, чем полагают некоторые, не очень зоркие люди... — Да, уж гораздо больше, — не утерпел и вставил кот, видимо гордящийся этими возможностями. — Молчи, черт тебя возьми! — сказал ему Воланд и продолжал, обращаясь к Маргарите: — Но просто, какой смысл в том, чтобы сделать то, что полагается делать другому, как я выразился, ведомству? Итак, я этого делать не буду, а вы сделайте сами. — А разве по-моему исполнится? Азазелло иронически скосил кривой глаз на Маргариту и незаметно покрутил рыжей головой и фыркнул. — Да делайте же, вот мучение, — пробормотал Воланд и, повернув глобус, стал всматриваться в какую-то деталь на нем, по-видимому, занимаясь и другим делом во время разговора с Маргаритой. — Ну, Фрида, — подсказал Коровьев. — Фрида! — пронзительно крикнула Маргарита. Дверь распахнулась, и растрепанная, нагая, но уже без всяких признаков хмеля женщина с исступленными глазами вбежала в комнату и простерла руки к Маргарите, а та сказала величественно: — Тебя прощают. Не будут больше подавать платок. Послышался вопль Фриды, она упала на пол ничком и простерлась крестом перед Маргаритой. Воланд махнул рукой, и Фрида пропала из глаз. — Благодарю вас, прощайте, — сказала Маргарита и поднялась. — Ну что ж, Бегемот, — заговорил Воланд, — не будем наживать на поступке непрактичного человека в праздничную ночь. — Он повернулся к Маргарите, — Итак, это не в счет, я ведь ничего не делал. Что вы хотите для себя? Наступило молчание, и прервал его Коровьев, который зашептал в ухо Маргарите: — Алмазная донна, на сей раз советую вам быть поблагоразумнее! А то ведь фортуна может и ускользнуть! — Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера, — сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой. Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло, тяжелая занавеска на окне отодвинулась, распахнулось окно, и в далекой высоте открылась полная, но не утренняя, а полночная луна. От подоконника на пол лег зеленоватый платок ночного света, и в нем появился ночной Иванушкин гость, называющий себя мастером. Он был в своем больничном одеянии — в халате, туфлях и черной шапочке, с которой не расставался. Небритое лицо его дергалось гримасой, он сумасшедше-пугливо косился на огни свечей, а лунный поток кипел вокруг него. Маргарита сразу узнала его, простонала, всплеснула руками и подбежала к нему. Она целовала его в лоб, в губы, прижималась к колючей щеке, и долго сдерживаемые слезы теперь бежали ручьями по ее лицу. Она произносила только одно слово, бессмысленно повторяя его: — Ты... ты, ты... Источник: http://bulgakov.lit—info.ru/bulgakov/proza/master—i—margarita/master—24.htm ...................................................................................... Раунд 2. Маргарита отвечает Волонду стихами?! Прошло где-то минут пять, и Маргарита, безжалостно вооружившись щеткой (да, той самой, на которой она летала-улетала от случая к случаю), упорхнула от мастера. Она почувствовала то, что прежде ее никогда не посещало: непреодолимую тягу. Да, да, да! Тягу, с которой не было мочи бороться. Она искала какую-нибудь подходящую крышу, чтобы немедленно, сию секунду записать... стихотворные строки, которые буквально сыпались из глаз и ушей. Как назло... а может, померещилось, откуда-то из Петербурга сам Пушкин не только красноречиво помахал ей рукой, но и как бы благословил, когда, чуть не сорвав голос, прокричал: И мысли в голове волнуются в отваге, «О Боже! Не успела подумать, а тут сам Александр Сергеевич нарисовался», — успела подумать Маргарита. И вдруг в голове, словно кто-то набирал их на пишущей машинке, застучали строки, рожденные... нет, не ею, а Волондом: Я люблю, когда реки топят Стук был таким нестерпимым, что нужная крыша нашлась мгновенно. Маргарита швырнула щетку и очень быстро нацарапала то, что даже не сочинила, а просто доставила из каких-то глубоких глубин себя: Я не люблю, когда давят душу, Я не играю в любовь натужно, Я растворюсь в твоих солнечных недрах, Тёплым дождём упадёт на нас вечер, Знает ли чувство любви чувство меры? Я растворилась в тебе безмерно. «Фуххх... Не дай Бог быть поэтом. Невыносимо выматывает. О чем это всё? А главное — КОМУ?! Волонду?! Да ну на фиг!» Маргарита, крайне довольная, что наконец избавилась от столь тяжкого стихотворного нарыва, удовлетворенно уставилась на Неву... Вода ее всегда успокаивала. Она могла бы так просидеть целую Вечность, но столько времени у нее не было. Из Петербурга в Москву на щетке — это вам не пять минут на трамвае, под который Аннушка уже разлила то самое масло. Да и от Вечности веяло чем-то холодным, почти страшным. Не хотелось усугублять. Да и что там делать одной? Бррр... Скука вечная. «Улетела! — как всегда резко решила она. — Туда, где реки топят. Зло, нужду и горечь обид...» (Кстати, эта Маргарита часто сломя голову совершала то, о чем позже сожалела. Но такою уж она была.) Раунд 3. Короткое перемирие, когда никто ничего из себя не изображает
|